Волонтёр из России рассказал о том, как спасал беженцев в Греции

Сейчас Вадим Акимов находится в Италии, участвует в других волонтёрских проектах. После их завершения он планирует вернуться в Грецию и примкнуть к своей команде.

– Вадим, расскажите, как проходят спасательные операции на острове Лесбос?

– Мы не говорим «спасательные операции», у нас это называется «совместная миссия» организации MSF («Врачи без границ» – прим. ред.) и Гринпис. Первым делом мы подходим к лодкам и устанавливаем с людьми визуальный и голосовой контакт. У нас в команде всегда есть человек, который говорит на нескольких языках: на арабском, на хинди, на курдском. Он помогает определить, из какой страны бегут люди, сколько человек в лодке и сколько среди них детей. Мы узнаём, требуется ли им медицинская помощь, какая именно, и всю эту информацию передаем на берег медицинским службам и службам эвакуации.

Те, кто работает на берегу, уже могут сориентироваться, в какую бухту приезжать, где ставить пункт временного приёма и оказания медицинской помощи, сколько машин и автобусов вызывать. Наша задача – сопровождать лодку, если она ещё в состоянии перемешаться, до греческого берега. Брать на буксир опасно, потому что лодка может утонуть. Мы идём параллельным курсом, подбадриваем, помогаем.

– В каких условиях плывут люди? Часто ли приходят лодки? По сколько человек в лодке?

– Лодки приходят очень несистемно: бывает 12 лодок, бывает 4 лодки, бывает ни одной. Мы ожидаем лодки круглосуточно, но чаще всего они приходят по первому свету – около 6 утра. Хотя могут и позже стартовать, но не ночью.

Ночью или в плохую погоду, когда большая волна, никто не рискует выходить в море. Эти лодки не предназначены для морского плавания. Это надувные лодки, сделанные полукустарным методом, лодочные моторы практически одноразовые, а спасательные жилеты рассыпаются на руках. На детях очень часто надувные жилеты, которые обычно используют для купания, они не являются средством спасения.

Сложно сказать, сколько в среднем человек в лодке. В тех лодках, которые я лично встречал, было по 30-35 человек, включая детей. Дети разного возраста – от младенцев до 12 лет. Когда встречаешь лодку, детей не видишь: обычно они где-то в середине зарыты, там безопаснее.

– В СМИ часто пишут о том, что лодки тонут. Из-за чего происходят аварии?

– Это как выйти в открытое море на обычной надувной рыбацкой лодке. В море сильный ветер и сильная волна – надувная лодка может в любой момент перевернуться. И люди, которые сидят за рулем, не умеют управлять этими лодками. Я был в шоке, когда увидел в первый раз, как они управляют лодками.

Ребята, которые сидят на руле, чаще всего в первый раз в жизни видят столько воды. Им просто показали, вот это дёргаешь, здесь подаётся бензин, здесь ручка, чтобы поворачивать – и всё. Больше они ничего не знают. Они не могут управлять людьми, которые находятся в лодке: люди в лодке могут перегружать нос, перегружать корму, перегружать борта. Я не знаю, как они проходят всё это расстояние.

Один раз нам попался драйвер в лодке, который не знал, как правильно запустить мотор. Мотор у него постоянно вырывался из рук, то глох, то топился, мы ему знаками показывали, что и как делать.

Когда встречаешь лодку, видно, что она идёт с перегрузом и в любой момент может утонуть. Беженцы очень радуются, когда мы их встречаем, потому что понимают, что теперь у них безопасный путь.

– Часто ли требуется медицинская помощь людям, которые прибывают на лодках?

– Зимой практически всем нужна была помощь при переохлаждении, сейчас вода тёплая. Помощи при утоплении в последние дни во время моего пребывания на острове, слова богу, не требовалось. В целом помощь нужна всегда: у людей часто травмы, какие-то проблемы со здоровьем.

– Почему беженцы выбирают именно этот путь? Сколько времени он занимает?

– Это самый короткий маршрут. Здесь меньше всего шансов попасться турецкой погранслужбе и больше шансов добраться до нейтральных вод. По времени – всё зависит от ветра и погоды. Может быть, час, может, быть два. Три часа вряд ли. 

На нашем острове два основных потока беженцев – с северной стороны острова, где до турецкого берега 6-8 километров, и с восточной стороны, где до турецкого берега 20 километров. В зависимости от того, где они находятся и где им удаётся прорваться, они переплывают. А здесь их уже встречает береговая охрана и мы.

На турецкой стороне очень многих ловят при попытке пересечь границу. Поэтому места перехода меняются почти ежедневно.

– Почему турецкая сторона пытается остановить беженцев?

– Если смотреть на ситуацию с юридической точки зрения, то это нелегальный переход границы. По сухопутной границе все переходы закрыты, там никому не дают перейти, а водная граница открыта. Беженцам достаточно преодолеть порядка 3 километров, и они попадут в нейтральные воды, где мы их уже можем встретить и проводить до греческого берега.

Волонтёры тоже ходят на грани нарушения закона. Если ты содействуешь нелегальному переходу людей через границу, то теоретически ты можешь быть преступником.

– Даже в случае, когда вы сопровождаете людей в нейтральных водах? Даже в этом случае это будет считаться чем-то незаконным?

– Да, но здесь уже действует другой закон, морской. Если из лодки подают сигнал бедствия, то мы обязаны их спасать. Если из лодки сигнал бедствия не подают, то мы можем их только сопровождать, идти параллельным курсом.

– А что турецкая сторона делает с лодками?

– Иногда мы наблюдаем, как турецкие пограничники разворачивают лодки с беженцами обратно. Если лодки находятся где-то рядом, они тут же их отлавливают и останавливают. Но если одновременно с берега стартует 3-4 лодки, турецкие пограничники не успевают всех развернуть, потому что береговая линия – больше 15 километров, а у них на дежурстве гораздо меньше судов. Иногда турецкие пограничники  готовы принять взятку, иногда звереют и не берут. Поэтому кому-то везет, кому-то – нет.

– А как вообще турки допускают, что беженцы попадают на их территорию?

– Когда на границе стреляют и взрываются снаряды, когда лагеря беженцев, которые стоят возле границы, в любой момент могут быть уничтожены, что туркам еще остаётся? Они открывают границу.

Если раньше люди убегали в Ливан, Иорданию, то сейчас только Турция с открытой границей.

– Но через Лесбос перемещаются не только беженцы из Сирии, но и из других государств?

– У нас основной поток – это сирийцы, иногда афганцы. Где-то 60-70% приходится на сирийцев, остальное – на афганцев. Есть немного курдов, и они для турков как красная тряпка для быка.

– Что беженцев ждёт на острове? Какой впереди путь?

– Им кажется, что все трудности остались позади, но на самом деле, впереди у них очень нелёгкий путь.

Сейчас на острове действует фильтрационный лагерь, беженцев из него не выпускают. Доступ внутрь имеют только работники и волонтёры. Здесь людям оказывают медицинскую помощь и проверяют их документы. В лагере достаточно жёсткие бытовые условия. Когда говорят про какие-то возмущения условиями пребывания, я понимаю, что люди возмущаются не просто так, а, когда, действительно, припекло. Иногда в палатке может быть 2 человека, а иногда 50 – в зависимости от того, сколько лодок прибыло. Когда людей очень много, лагерь становится перегруженным и сложно управляемым. Обычно люди проводят в лагере от одной до двух недель.

Раньше беженцев на пароме переправляли в Грецию, конечный путь у всех был разный, чаще всего – Германия. Принимающая сторона готовит специальные места для социальной адаптации беженцев (людей ведь нужно где-то разместить, обеспечить питанием, организовать для них курсы по иностранному языку, помочь с поиском работы), но этим занимаемся уже не мы.

Сейчас ситуация несколько изменилась. В начале апреля ЕС и Турция подписали соглашение, согласно которому Греция будет возвращать беженцев с греческих островов Лесбос и Хиос на территорию Турции.

Примечание ПРОВЭД: В первый день после подписания соглашения в Турцию было возвращено более 200 человек, однако на второй день Греция приостановила возврат беженцев. Если раньше беженцы пытались попасть в Центральную Европу транзитом через греческую территорию, то теперь большинство из них подаёт заявления о предоставлении убежища в самой Греции. Проверка документов требует времени. Как отмечает греческая сторона, часть людей получат убежище в Греции, а часть будут возвращаться на турецкую сторону.

– Это первая совместная миссия Гринпис с организацией «Врачи без границ»? Хватает волонтёров, нужна ли сейчас помощь?

– Да, мы в первый раз попробовали поделиться совместным опытом. У Гринпис очень жёсткие требования по безопасности на море, а у MSF очень жёсткие требования по приёму, распределению и эвакуации людей в ситуации массовых беспорядков и катастроф. Мы очень хорошо сработались. MSF закрывает всю медицинскую часть и эвакуацию, а Гринпис – всю морскую часть.

На Лесбосе огромное количество организаций, которые нуждаются в волонтёрах. Главное – хотя бы минимальное знание английского языка, наличие сертификата о прививках и возможность длительного пребывания.

Некоторые волонтёрские группы принимают гуманитарную помощь от носков до ботинок, потому что очень многие беженцы теряют обувь при переправе через море. Есть работа на складе, есть работа на стирке, есть работа по очистке побережья, есть социальная работа в лагере, когда нужно просто ходить и помогать людям, как-то выжить в этом лагере.

– Из каких стран приезжают волонтёры? Почему вы решили участвовать в этой миссии? Есть ли ещё волонтёры из России?

– На Лесбосе волонтёры абсолютно из разных стран. У MSF практически все волонтеры из Европы. В основном, из Греции, потому что именно Греция инициировала этот проект. Приезжал главный доктор из Бельгии, были врачи из Нидерландов, Дании, Великобритании и многих других государств. Волонтёры Гринпис приезжали из Новой Зеландии (у нас был капитан новозеландец) и Австралии, со мной на дежурствах был парень из Канады

Я на острове был 6 недель, волонтер Гринпис уже больше 4 лет. Сложно сказать, почему я туда поехал. Скажем так, жизнь сложилось, появилась возможность и желание куда-то поехать на длительный срок. К сожалению, из России волонтёров пока больше не было.

– Как вы думаете, почему в России такое достаточно негативное отношение к беженцам?

– Потому что у нас не показывают, что эти люди бегут от войны. Когда я вижу реального человека, который на протезах вылезает из лодки, и ему передают костыли, я верю, что этот человек бежит от войны. Я вижу не тех молодых гастарбайтеров, которых нам обычно показывают по телевизору, я вижу обычные семьи, детей в огромном количестве, иногда детей без семей. У меня отец точно так же эвакуировался из блокадного Ленинграда в 42-м году через Ладожское озеро. Я понимаю, что это аналогичная ситуация.

В России показывают не беженцев, в России показывают трудовых мигрантов. По телевизору и в интернете мы видим только самую негативную картинку. Российские медиа представляют беженцев как нищих оборванцев, которые едут за халявным пособием. Когда я встретил сирийцев, я увидел, что это нормальные люди. При этом в большинстве своем это образованные люди, потому что уровень образования в Сирии гораздо выше, чем в соседних странах. По уровню образования Сирия вполне может конкурировать с Израилем.

– А как местные жители относятся к беженцам?

– У греков, которые работают на острове в местных отелях, ловят рыбу, нормальное, позитивное отношение к беженцам. Они их встречают, помогают, чем могут. Скажем так, у обычных людей позиция гуманитарная, а у политиков – позиция политическая. Сами греки говорят: «Есть пропаганда и политика, а есть твое личное мнение».

– Многие говорят, что беженцы думают, что это Россия виновата в войне в Сирии. Это какое-то отдельное мнение или, действительно, люди так думают?

– Я с беженцами даже не заикался на эту тему. Об этом я разговаривал с медиаторами, выходцами из Сирии, которые уже давно живут в Европе. Всякий раз, когда в Сирии происходило обострение, первым делом задавался вопрос мне – что я думаю о Путине? Именно о Путине, а не о России, потому что в целом отношение к России хорошее. Но не только мне задаются вопросы: ругают и Россию, и американцев – примерно в равных долях.

– А как греки к России относятся?

– Греки очень позитивно относятся к России и к россиянам. Они абсолютно спокойные в этом плане, нет никакого негатива к России, есть, скорее, мое ощущение – мне стыдно за некоторые вещи, которые происходят, хотя я очень далёк от либеральных взглядов и стараюсь смотреть на ситуацию с разных сторон.

– Как вы думаете, отношение россиян к беженцам может измениться? Или для этого должна измениться официальная повестка – федеральные каналы должны начать показывать, как на самом деле обстоит ситуация?

– Я недавно общался с человеком, которого очень уважаю, он сейчас работает в иностранной компании, человек, обладающий высоким интеллектом, имеющий возможность получать информацию из разных каналов, тем не менее, даже он считает, что это не беженцы, что это трудовые мигранты, которые едут за халявным пособием. Я не знаю, что нужно сделать, чтобы мнение людей изменилось.

На нашем направлении практически все – беженцы. Трудовые мигранты – это те, кто едет в другую страну, чтобы решить свои материальные проблемы: поработать и уехать или перевезти туда свою семью и продолжать работать. На нашем направлении едут беженцы от войны. Я говорю то, что вижу, а вижу людей, которые бегут от войны. Это видно по людям, по их социальному портрету: едут не молодые пацаны – как у нас обычно говорят «вон, мусульманская молодежь поехала» – нет, едут абсолютно разные люди. И очень много детей.